Пашка
"Когда я впервые переступил порог православного храма, я ощутил то,
чего не ощущал ни в одном буддистском или западном храме. Мое сердце
говорило мне, что это мой дом и что мои искания закончены"
иеромонах Серафим (Роуз)
Павел любил приходить в храм совсем рано, пока там ещё никого не было: спокойно войти в алтарь, помолиться , переодеться и подумать о жизни. И каждый раз ему вспоминалось одно и тоже - для него в этой жизни главное. Всплывало из памяти как в детстве отец ему вырезал из картона и раскрашивал самодельные игрушки: гусарскую шапку с мудрёным названием кивер, милицейскую фуражку и даже медали. Как ходили они с ним много вёрст и он интересно рассказывал обо всём ,что встречалось вокруг - старых домах, реках , деревьях. А однажды они ждали какого-то человека пока он находился в церкви. Пашка был совсем маленьким и в памяти осталась только одно: двери отворяются, люди покидают предел и что-то сказочно таинственное витает вокруг словно бесплотный ангел. Так состоялось его первое знакомство с храмом, хотя и почти заочное. А потом, когда ему уже было десять, смотрели они с отцом же недавно вышедший фильм "Бриллиантовая рука" и там столь чарующе притягательно вдруг прозвучал замечательный церковный хор, что почувствовал Павлик как запело внутри него.
Через пару лет отец неожиданно захворал и слёг. Болел он совсем недолго - месяца три, потом умер. Но дни эти тянулись в своей беспросветности. Родитель лежал в полумраке на кровати и отрешённо смотрел куда-то в потолок. Вокруг него густо пахло лекарствами и смертью. Дом на это время превратился в мрачное жилище умирающего. К ним никто уже не заходил кроме какого-то старого отцовского друга, то ли по армии , то ли по заводу.
Когда его не стало, Пашка остался бесхозным: мать - блёклая худая женщина сыном никогда особо не интересовалась. Да она и к своей судьбе была как будто безразлична: так и проработала всю жизнь на почте, разнося чужим людям газеты с журналами, да разные вести.
В какой момент Павла по настоящему заинтересовала вера он уже не помнил. Слегка повзрослев, он начал много читать и его потянуло узнать ,что же стоит за этой таинственной книгой, которую невозможно было достать нигде ,даже в церкви. Долго он всех кругом о ней расспрашивал и как-то соседский малый принёс бабкино Евангелие на пару дней. Увы ничего понять там Пашка не смог, чем был немало разочарован. Всё повествование напоминало путаные арабские сказки, что-то типа "Тысячи и одной ночи". Однако он не сдавался: нашёл-таки в библиотеке единственную книгу того времени ,популярно излагавшую писание - "Сказания Евангелистов". А потом уже докопался и до "Библейских сказаний" того же автора и всё стало как-то яснее.
Когда впервые случилось попасть на церковную службу он уже тоже запамятовал. Сперва лишь недолго стоял у дверей, ставил свечи и уходил. И становилось на душе как-то легче и чище. Потом уже в ранние студенческие годы (поступил Пашка в медицинский только со второго захода: хорошо оставался в запасе год до армии: он проработал этот год санитаром в больнице и с этим опытом его уже приняли) стал доставать церковную литературу, что-то перепечатывал, что-то переснимал на плёнку. Студенчество научило упорству в одоление предмета и через несколько лет Павел с удивлением заметил ,что может спокойно читать Евангелие.
Посещая храм, познакомился он с одним батюшкой, стал ему прислуживать, а однажды помогал, когда приезжал епископ. Парнем он был видным (высоким крупным брюнетом) и прислуживал тщательно. В итоге владыка его приметил, спросил о планах на будущее. Так у Павлика появились в церковном мире связи, которыми позже он научился легко и быстро обзаводиться.
Через три года после окончания "меда" стал он монахом. Завертело его как служивого по всему Союзу. Едва в какой-то далёкой церковки приспособится, с людьми сдружится как уже его епископ в другое место посылает. И жить приходилось чуть ли не на улице, и люди встречались самые разные, и послушание выпадало порой тяжкое. Как-то ,помнится, шёл он с каким-то скарбом поздно вечером, а времена уже пришли плохие, бандитские. Напали на него трое здоровенных лбов и ну требовать в наглую ,чтобы он им всё отдал. Отбивался как мог, а отняли. Обидно очень, шёл по улице еле живой с разбитой в кровь мордой. Подобрал его какой-то (как потом выяснилось) старый зэк, отпоил , привёл в порядок, а потом с уважением сказал: "А ты - молодец! Сила в тебе внутренняя есть, тебя не сломишь. Прямо как из наших!" Узнав же про его монашью жизнь посмеялся: "Так вы получается как законники: семьи нет, взять вас нечем и деньги вам не нужны!". Пашка в свою очередь поинтересовался: "А как вы - бандиты убиваете ,если в стрельбе не тренируетесь?". Зэк ухмыльнулся: "В упор стреляем ,чтобы уж наверняка!" и пояснил свои слова, ткнув его указательным пальцем в бок. Обращался сиделец к нему "братан" и Павел с удивлением заметил, что это звучало почти по монастырски. Именно после той встречи не было более у Павла брезгливости к "падшим".
Шли годы, Пашка становился умнее и опытнее. Его уже ставили над другими. Рос он в советское время ,а потому несмотря на всю свою сильную веру, руководил он всегда людьми жёстко как парторг на предприятии, прекословить себе не позволял. Он даже с начальством мог иногда быть суровым. И это всегда работало. Его ценили. Грешить он ,конечно же , грешил ,да в разумных пределах. Скажем спутаться с кем-то никогда не мог,а вот злословить на ближнего так пожалуйста. Часто задумывался: "А сделала ли церковь меня лучше?". И отвечал сам себе ,что пожалуй нет. Просто стало ему много радостнее со своей верой жить. В любом одиночестве и беспросветности есть к кому обратиться. А как любил он службу! Выходишь из алтаря как с небес спускаешься в золотых одеждах и кругом такая красота: иконы , свечи горят и люди, люди. Где-то он слышал ,что артист на сцене публики не видит - даже когда смотрит в зал, перед ним пустота. А в церкви всё наоборот : смотришь и видишь все лица как отдельные листочки деревьев.
И всегда мысли его потом снова возвращаются назад- к тем трём годам, отработанным после института. Отправили его тогда на скорую помощь. Работа поганая, после двух дней благородные чувства тебя покидают напрочь и начинаешь ненавидеть всё человечество в целом: отвратительно больные люди, злые родственники, смерти прямо на глазах. Радовало лишь то ,что трудился он в смене с "сестричкой" Верочкой - девушкой ничем вроде неприметной, а для него совершенно особенной. Была она невысокой синеглазой брюнеткой с очень добрым простым лицом и что-то такое хорошее в ней прямо светилось. Проработали вместе они пару лет, дружили , заглядывали друг-другу в глаза. Наверное она что-то от него ждала, но он так ничего не вымолвил. Почему-то так и не решился. А потом она вышла замуж за какого-то инженера и сменила работу. Это была единственная женщина, к которой Пашка вдруг что-то почувствовал. Причём обычная девка каких миллион: такие выходят замуж, рожают, работают, нянчатся с внуками и неприметно помирают. А вот вдруг зацепило. Все остальные женщины в его жизни воспринимались как бы наравне с мужчинами.
Часто в этом месте своих воспоминаний Павел думал: А может быть Бог давал мне шанс? Может надо было тогда решиться, завести семью. Нет, с церковью он ,конечно, уже тогда был связан неразрывно. Однако мог бы стать батюшкой. Детишки ,жена , оладушки, радость в праведной жизни. Ну да, не было бы ,конечно , всего того ,что есть сейчас. Не стоял бы иногда рядом с президентом. Так что из этого? Зато жил бы простой полной семейной жизнью во славу Божью ,а? "Эх , Пашка - Пашка" , - говорит он сам себе и тут же усмехается мысли ,что Пашкой его теперь может называть только он сам: мать давно умерла ,а других родственников не было. Да и друзей больше не было. Так что для всех остальных он теперь митрополит Феогност.
"Благослови , Владыка!", - красивым глубоким басом выводит нараспев дьякон, прерывая его мысли. Служба начинается и сейчас его выход.