В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.
С.Есенин.
В старшей школе я уже не опускался до того,чтобы приносить в класс дымовухи или комаров.
Я мыслил свободно. На обложке моего дневника красовалась надпись "Жить - значит быть орегеналом".
А на внутренней странице было воспроизведено Гегелевское определение любви.
Можно сказать я пошёл в разнос. Я не дорожил ни своей ни чужой жизнью. Одного мальчика в
порыве негодования я чуть не сбросил с балкона ("Но слава Богу не совсем удачно"). За другим в пьяном
виде бежал с финкой в руке пять этажей (ему повезло: на одном из пролётов он обнаружил металлический
щит, прислонённый к стене и успел им воспользоваться). Однако где-то ближе к окончанию школы мой пыл
начал спадать. Последней проделкой была кража учебного журнала того класса, где училась моя школьная
подруга.
Я просто вошёл в учительскую, когда там никого не было, нашёл журнал и сунул его под пиджак.
Причём ,когда я уже шёл по коридору, то натолкнулся на нашу соседку по подъезду и маму моей
одноклассницы - учительницу младших классов. Думаю потом уже она поняла ,что произошло, но
выдавать не стала. Во-первых , она была хорошей доброй женщиной, а во-вторых, её дочь ко мне
благоволила.
Журнал я спрятал дома на потайной полочке в туалете, где хранил свои секреты. Долгое время я
никому кроме своего лучшего друга о нём не рассказывал . Он был аккуратно обёрнут в прозрачную
клеёнку и пах хорошими духами. Там таились не только телефоны красивых девочек (которые я
в общем-то и раньше знал), но их адреса и дни рождения. Даже отметки давали какую-то новую информацию.
Я сидел и рассматривал его затаив дыхание ,словно это был не классный, а какой-нибудь эротический
журнал.
Как ни странно, но рассказал я об этой краже своей школьной любви только год спустя. Когда
сам я уже закончил первый курс института, носил очки и был очень мало похож на рубаху парня. Она
удивилась. Потом нашла небольшую свежую фотографию со своим изображением и вывела на обратной
стороне стандартную фразу "На долгую память Грише от Иры". Это была наша последняя встреча. Даже
надпись в общем-то на то намекала. Но я как-то тогда этого не почувствовал и не понял.
Когда через десять с лишним лет я навсегда уезжал в штаты, то с каким-то особым остервенением
уничтожал все памятные вещи. Среди них была та фотография, журнал и письма первой жены из род дома.
Фотографии мне не жалко, журнал ,конечно, тоже: всё это потеряло смысл. А вот об уничтоженных письмах
очень жалею: я бы мог их потом отдать старшей дочери.